Крестьянские восстания в Советской России (1918—1922 гг.) в 2 томах. Том первый - Пётр Фёдорович Алёшкин

«Сережцы сопротивлялись упорно, дрались до последнего, кто не имел оружия, бросались на наступающие цепи с палками и вилами». Подчеркивалось, что Сережское восстание отличалось «невероятным упорством и кровавыми расправами». 190 повстанцев Ачинского уезда предстали перед судом военревтрибунала. 75 человек из числа организаторов и активных участников были приговорены к расстрелу, их имущество конфисковано, 45 бедняков и середняков – к 20 годам принудительных работ с конфискацией имущества, 54 участника восстания, не имевших даже оружия – к 10 годам принудительных работ, 9 человек – к 5 годам работ[852]. Из приговора трибунала следовало, что основная часть повстанцев – середняки и бедняки. В этой связи представляет интерес докладная записка заместителя председателя Енисейской губернской комиссии по оказанию помощи фронту П. Рябченко, в которой полномочный представитель Советской власти изложил собственные впечатления об инспекторской поездке в Сереж в январе 1921 г. Рябченко писал: «Село Большой Сереж есть село земледельцев—крестьян, именно земледельцев „чистой воды“. И сказать, чтобы село Большой Сереж являлось кровно кулацким, нельзя, – преобладающее место, правда, принадлежит середняку, а за ним уже идет крестьянин—бедняк»[853].

П. Рябченко волновал поиск ответа на вопрос: почему ожесточенное восстание произошло в благополучном селе? Ведь по всей Сережской волости установленная продразверстка в 31506 пудов хлеба была почти выполнена уже до начала восстания – 30107 пудов[854]. По итогам 1920 г., помимо Сережской волости, еще 8 волостей Ачинского уезда (Назаровская, Мало—Улуйская, Ястребовская, Алтатская, Ильинская, Ельниковская, Больше—Улуйская и Подсосенская), – за успешное выполнение продразверстки (далеко свыше 100%) были занесены на Красную доску. Проезжая в Сереже мимо двух рядов окопов, Рябченко размышлял: «Здесь люди дрались, доходя до бешенства. Дрались с красными, и сами в то же время, уже после драки, занесены на Красную доску. Как это понимать?»[855]. Ознакомление с реальной ситуацией в Сереже и уездном Ачинске позволило дать объяснение тому, что здесь произошло. Село Большой Сереж должно было по одной из разверсток поставить картофель. Картофель бережно хранился крестьянами в подпольях. Сданный по разверстке картофель продорганы ссыпали в амбары и там она замерзала. Возмущенным крестьянам пытались объяснить, что картофель этот пойдет на винокуренные заводы, но крестьяне прекрасно знали, что винокуренные заводы никогда мерзлого картофеля не принимали. Бесхозяйственность продорганов не могла убедить крестьян в том, что картофель пойдет на заводы, а не погниет наполовину по складам[856].

В разверстке трудовой повинности на заготовку леса и дров царил произвол. Даже члены комячеек высказывали недовольство несуразной разверсткой: каждому крестьянину предписывалось вывезти не менее 80 подвод заготовленных им же дров и строевого леса. Лесосека находилась на расстоянии от 30 до 40 верст от места жительства и от 3 до 10 верст от реки, куда требовалось вывезти лес. Произвести эту операцию на тех кормах для своих лошадей, какими располагал крестьянин, значило оставить крестьян к весне без лошадей, соответственно – без посева. Однако у крестьян никто даже не поинтересовался, сколько у них в наличии пил, топоров, напильников, без которых, не поточив пил, нельзя работать. Вместо обеспечения условий работы, вместо убеждения и разъяснений на крестьян сыпались устрашающие предписания с угрозой судом ревтрибунала за невыполнение заданий[857].

Не лучше организована работа продорганов в уездном городе Ачинске. Крестьяне привозят продовольствие, долго разыскивают по городу приемный пункт по разверстке, чтобы сдать мясо или масло. Выдача пайков хлеба для бедноты со всего уезда производится в Ачинске: бедняк должен добраться до города, с получением хлеба «вместо порядка царит разнузданность, самое черное невежество. Дают Вам полпайка, а на остальную половину предлагают зайти вечером чай пить. Это, значит, говорят крестьянину, приехавшему в город, чтобы справить свои дела и попасть скорей домой»[858]. В докладной записке П. Рябченко изложил рассказ крестьянки—попутчицы о горестной жизни в деревне: ««Вот у меня не хватило 9 яиц в разверстку, и мне не дали соли. Хорошо, что я имела коноплю, да еще кое—что, пошла обменяла на яйца, получила соль и засолила капусту. Думаю, хоть на рубаху на какую и не хватит, зато детям капуста будет на зиму. Опять же и с помолом. Есть у тебя чего молоть аль нет, а за полгода вперед заплати по 4 фунта за пуд за размол. Это уж помимо денег. А где мне взять, бедной вдове? Вот собрала кое—как 15 пудов да и с тех 1,5 пуда давай, а тут лошадь одна была, да и ту во время боев увели, а куда – не знаю. Приезжала вот искать ее»[859].

В октябре—ноябре 1920 г. развивалось повстанческое движение в Канском уезде: Агинской, Амонашевской, Александровской, Вершино—Рыбинской, Ирбейской, Тальской, Шелоховской волостях. Население помогало повстанцам продовольствием, фуражем для лошадей, скрывало от советских разведчиков их местопребывание и передвижение. 30 октября в Канском уезде к повстанцам перешел отряд из 20 красноармейцев с пулеметом. Одним из основных центров повстанчества стала деревня Голопуповка Амонашевской волости. В Голопуповке крестьяне собрали сход, выступили против разверстки. Ряды повстанцев пополнили призывные унтер—офицеры и новобранцы. Силы повстанцев в Голопуповке насчитывали 450—500 человек[860]. Советские войска в результате взятия Голопуповки 14 ноября захватили 160 пленных, 70 повстанцев были убиты. Подавление восстания в Канском уезде, как и в других районах Енисейской губернии, отличалось жестокостью. 15 ноября Канский уездный продком обязал приказом начальника гарнизона южной части Канского уезда «выметать вчистую» хлеб и фураж в восставших селениях, накладывать контрибуции, вывозить даже необмолоченный хлеб. Приказ уездного продкома требовал забить всех свиней, конфисковать «все овчины, кожи, масличные семена, подсолнухи, щетину»[861].

В конце ноября 1920 г. Енисейское губернское продовольственное совещание в воззвании к сельскому населению губернии предупредило: ответственность за убийство продработников возлагается на все население волости, где это произошло. Волости «без малейшего промедления» подлежали принудительному взысканию 100% разверстки. В случае «попустительства со стороны населения и непринятия мер к защите продагентов» всему селу или волости устанавливался штраф сверх хлебных и мясных разверсток[862]. Необходимо отметить, что массовые крестьянские восстания заставили губернскую партийную и Советскую власть задуматься о перспективах политики военного коммунизма. На заседании президиума Енисейского губкома РКП (б) 13 ноября 1920 г. в докладе председателя губкома высказывалась необходимость изучить причины восстания, учесть ошибки и постараться их исправить. Признавалось ошибочным мнение о том, что мерами военного давления можно ликвидировать восстание[863].

Среди сельского населения губернии в связи с масштабной мобилизацией бывших унтер—офицеров и новобранцев проявилась неуверенность в твердости установившейся власти, недоверии коммунистам[864]. Отношение к Советскому государству осложнялось в связи с невыполнением обязательств государственных органов по поставке промышленных товаров за выполнение продразверстки. Так, в Ачинском уезде за 1919/1920 г. 23 волости выполнили более 100% разверстки: Алтатская, Больше—Улуйская, Ельниковская, Ильинская, Мало—Улуйская, Назаровская, Подсосенская, Сережская, Ястребовская и др. Однако крестьяне указанных волостей не получили обещанной государством мануфактуры. Даже Назаровская волость, выполнившая разверстку на 131%, не получила ни вершка мануфактуры[865]. В результате отмечалось массовое участие в восстании крестьян, выполнивших разверстку. Особое недовольство в крестьянской среде вызывала так называемая внутренняя разверстка (сверх государственной), предназначенная для снабжения бедноты: хлеб нередко попадал не к реально нуждающимся беднякам, а к лодырям и бездельникам в деревне.

Неуверенность власти проявилась в том, что процесс над участниками голопуповского восстания задержался более чем на полгода, несмотря на то, что инициаторы восстания Никита Вакуленко, Тимофей и Иван Кочергины добровольно вернулись из тайги домой еще 7 декабря 1920 г., а 9 декабря сдались еще 32 повстанца. Только в августе 1921 г. в Канске состоялся политический процесс, на котором перед судом предстали около 190 бывших участников голопуповского восстания. 10 человек были приговорены к расстрелу, около 30 человек – к тюремному заключению[866].

Недовольство продразверсткой и мобилизацией унтер—офицеров и новобранцев вызвало стихийные восстания в Иркутской губернии. 18—25 октября произошли восстания в Черемховском уезде (Голуметь, Дмитриевское, Троицкий завод, Грязнуха, Балей, Нарен, Верхне—Острожное). Основную часть повстанцев составляли середняки. Основным центром стало село Голуметь. Одновременно повстанческое движение охватило Балаганский уезд (Евсеевская, Осинская и Тихоновская волости), а также Ангарский аймак, населенный бурятами. В Головинской волости Балаганского уезда восстали иркутские казаки[867]. Причиной восстания в Евсеевской волости стала непосильная разверстка в 149 тыс. пудов хлебофуража. В Евсеево